О муках и страданиях, выпавших на долю односельчан, навечно отпечатавшихся в детской памяти, рассказывала вдова ветерана Великой Отечественной войны Екатерина Алексеевна Шамарина из деревни Пешково.
«11 июля 1942 года к вечеру пришли полицейский и староста и приказали срочно идти в конец в деревни. Выгнали всех на улицу, кроме тёти Шуры. Она лежала без сознания в сыпном тифу. Когда всех согнали к «Зайцеву вершку», из дома полицейского выскочили каратели и оцепили толпу. Люди закричали. Последовал грозный окрик: «Молчать!». Полицейский принёс стул, и на него вскочил человек с колючими жесткими глазами. Кто-то охнул: «Гетман!». «Да, Гетман! — самодовольно крикнул главный бандит. — Я всё вас уговаривал сказать, где партизаны, а теперь собрал всех стрелять!».
Охнули люди, заплакали дети, и опять грозный крик: «Молчать!». Мы оцепенели, Гетману подали списки, и он стал выкликать обреченных. Полицейские выводили из толпы названных женщин, детей и ставить их по правую руку от Гетмана, девушек и ребят ставили по левую. Каратели следили, чтобы никто не укрылся в толпе. Эти подонки знали всех в лицо.
Я ещё не знала всех вызванных, слишком мало прожила в Пешково, да еще под фашистским ярмом, а мама знала всех. Но когда зверюга выкрикнул имя Татьяны Романовны Трошиной и её дочки Александры, у меня внутри что-то оборвалось. Таня — мамина подруга с детства. Они с ней в одном году и замуж вышли, и в одном месяце родились у них дочки. С Шурой, моей ровесницей, мы встречались каждый день, собирали щавель, ели стволики, я играла в её мячик. У нас всё сгорело, а у неё был чёрненький упругий мяч. В этот день она дала поиграть в него мне и сестрёнке Тане.
Приговоренных к смерти женщин и детей каратели прикладами гнали в «Зайцев вершок», потом раздалась автоматная очередь. Мы все наверху попадали на землю. В овраге застрочил пулемет. Злодеи добивали жертвы, чтобы случайно никто не остался в живых.
Последовала команда «Разойдись!», и все оставшиеся в живых, в ужасе, что было сил, побежали прочь от страшного места.
Юношей и девушек фашисты заперли в сарае, а на другой день угнали в Германию. Тёмные волосы мамы к утру стали седыми, а мы с Таней первые дни после расстрела садились с мячиком за стенку хаты и непрерывно глядели на дверь дома против нас, ждали чуда. В нашем детском мозгу не укладывалось, что Шура не выйдет, не позовёт играть в мяч, не пойдём мы с ней за земляникой и щавелем. Но никто ещё никогда оттуда не вышел. Таня с неуспевшим родиться малышом и дочкой Шурой лежали в овраге мёртвыми.
Рядом с ней лежали, как сказала мне мама, Анна Николаевна Мельникова, Елена Ивановна Коровина, Ирина Ивановна Начатых с тремя детьми, Мария Родичева с двумя малютками. Все женщины и дети. На этом зверство карателей не закончилось. Они простояли в нашей деревне больше месяца. Пьянствовали, гуляли. Частенько строем шли через деревню за новыми жертвами в соседние поселки и деревни".
